Иоанн проснулся от боли затёкших мышц, он вчера или уже сегодня, так и заснул в объятиях женщины. Он потерял ощущение времени, растворяясь в тепле женского тела и в том наслаждении, которое оно давала. Неудобность позы его тело тогда не ощутило, оно было достаточно тренированным, да и не до неудобной позы было. Зато сейчас было очень даже до него. Но он не хотел мешать мирному сну спавшей на его руке женщине. Но и не прикоснутся, он к ней не мог, так что второй рукой, он очень нежно погладил её по голове. Как в детстве его гладила мать.
"Почему? Зачем? Она жрица противного Солнцу культа. Жрица Тьмы. Почему я глажу её по голове? Почему не с командой инквизиторов истребляю сей богомерзкий куль?"
Грохот, как единый залп из тысячи пушек, небо, залитое тьмой и кровавыми сполохами... Тени, рассекавшие это мрачное полотно на рваные части, длинные, гротескные... Нестерпимый жар от огненной реки под ногами. Она шла по этой реке и не боялась сгореть. Она считала это естественным... Ярость, безумная, слепящая, клокотала внутри, и вулкан отзывался на гнев божества, выплёвывая в равнодушные тучи над ним столбы дыма и пепла. И земля содрогалась в ужасе... Она подняла руку с посохом... Ветер подхватил заклинание, швырнул его в пустоту навстречу...
Тиамат вскочила, разбуженная осознанием реальности происходящего, круглыми глазами, полными паники, уставилась на Иоганна. Сердце билось где-то под подбородком, не желая возвращаться на своё место. Жрица закрыла глаза, глубоко вдохнула, медленно сосчитала до десяти, также медленно выдохнула, окончательно просыпаясь и отсекая уходящий кошмар от взбудораженного сознания. 
Мужчина продолжал нежно гладить её по голове, что-то тихо говоря, словно маленькому ребёнку, когда тот борется с ночными кошмарами. Он к ней чувствовал непонятную всепоглощающую нежность, и от страха в её глазах ему было больно. Так что он просто прижал её сильнее к себе, игнорируя боль в мышцах, хотя его лицо и перекосилось от неё. Он пытался передать своё тепло, свою уверенность в том, что бы ни случилось, она с этим справится.
Она уже не была для него жрицей мерзкого тёмного культа, но кем была, понять не мог, всё так смешалось в его голове.
Живое тепло рядом, живой голос загнали мерзкое чувство обратно в глубину, откуда оно выползло, пользуясь тем, что разум не контролирует мозг и память. Женщина прижалась к Иоганну доверчиво, радуясь участию, же забытому, оставленному в детстве. Почувствовала напряжение кожей, немного отстранилась, улыбнувшись мужчине благодарно и нежно:
- Рука затекла? Ложись. Пять минут массажа и всё пройдёт...
Заметив, что девушка пришла в себя после ночного кошмара, Иоанн отпустил её, и лёг на спину. Эта ночь сильно изменила его, убрав многие напряжения и принеся в душу забытый с детства покой.
"Интересно как я поступил раньше? Скорее всего, прочитал ей проповедь, о том, что её богиня-демоница захватывает её и ей надо очиститься и принять веру Великого Солнца. Причастится его благости"
Сквозь маленькое окошко, не более кирпича, утро осветило стены пещерного храма  Иоанн смог заметить множество фресок и скульптор посвященных теме совокупления и рождения. Статуи изображали обнажённых мужчин женщин. Члены некоторых скульптур были напряженны и эрегированы, а другие были спокойны и расслаблены. Но так как света было немного, ничего более детального он разглядеть не мог. Неверные тени плясали по стенам.
- Не так! - рассмеялась Тиамат, заставляя мужчину перевернуться. Быстрыми, ловкими движениями принялась массировать плечо и руку, разгоняя застоявшуюся за ночь кровь. Кожа потеплела, мышцы под умелыми руками постепенно становились мягче. Не довольствуясь этим, жрица уселась поудобнее и взялась за дело уже всерьёз. Прошлась по спине, сначала легко, словно разглаживая что-то ладонями, потом быстрее и сильнее. Более тщательно промассировала основание шеи, плечи, поясницу.
Осторожное покашливание за ковром, закрывавшим вход в келью, заставило её повернуть голову. Молодая послушница, лукаво улыбаясь, выглянула в щель. Женщин этого храма невозможно было смутить видом обнажённого тела или откровенной сцены, а вот гости воспринимали вполне естественное иначе, и женщины приняли это правило. Девушка, повинуясь кивку жрицы, скользнула внутрь, аккуратно поставила у входа поднос с едой и, поклонившись, ушла также бесшумно, как и появилась.
- Как насчёт завтрака? - поинтересовалась Тиамат, заглядывая через плечо в лицо Иоганна.
Мужчина наслаждался умелым массажем, полностью вверяя своё тело женщине, хотя и знал, что неверные движения могли сделать его инвалидом, ему было не до этого, он был весь погружён в свои мысли.
"Что во мне изменилось? Почему я не воспринимаю это всё богохульным? Да это всё нечисто, низко, но не богохульно. Почему? Моя логика говорит мне о другом. Совершенно о другом. Почему восприятие не слушается её"?
- Не расскажешь о значении этих скульптор и фресок? Что они символизируют? Чему учат? - неожиданно для себя спросил монах. Он даже передёрнулся когда понял, что спросил, к чему проявил интерес.
"К чему я проявляю интерес? К этим пошлым изображениям? Пропитанными нечистотами и грязью".
Неожиданно в страннике вскипела волна отвращения ко всему, что здесь есть, к этой голой женщине сидящей на нём и оскверняющей его тело своими руками. Его забила мелкая дрожь отвращения и презрения к самому себе. За свою слабость.
- Это изображения древних богов и людей, - Тиамат уловила смену интонаций в голосе, поняла, чем вызвано неосознанное движение мужчины. Усмехнувшись и покачав головой, благо Иоганн не мог видеть её, жрица встала и пошла к выходу. - Барельефы символизируют акт создания мира и рас, его населяющих. Плодородие, продолжение рода, радость единения духа и тела. Это изображение самой мощной движущей силы, силы Созидания.
Вернувшись к ковру с подносом, Тиамат поставила его на столик, подвинув оставшиеся с вечера фрукты и бутылку в сторону. На этот раз села подальше от Иоганна, обвела взглядом изображения. "А ведь когда-то я знала их... Знала их имена... Одни были мне друзьями, другие - врагами, почти все - любовниками... Я знаю это. Но не помню... Не помню имён, не помню друзей, не помню врагов... Почему? Что произошло?! Почему я каждую ночь вижу последнюю битву? И откуда эта уверенность, что эта битва - последняя? Мы проиграли её? И... Кто мы?"
Волна отвращения ко всему и вся, поднималась откуда-то изнутри, затапливая его рассудок. Заливая его эмоциями. Мужчина весь дрожал, сдерживая желание всё тут порушить, истолочь в пыль, призвать Великое Солнце, чтобы оно испепелило эту мерзость своим всё очищающим огнём.
С другой стороны Иоанн, был достаточно умён, для понимания, что это всё вызвано отвращением к самому себе, это себя он хотел уничтожить и очистить. Себя боялся, а не этого места. Но это всё не было осознанными мыслями. Иррационализм и алогичность мечущихся внутри волн, непонятно чего разрывали его надвое. Из нейтральных и в чём-то красивых изображений людей и вполне естественного занятия, для всех кроме монахов, они превратились в смеющихся демонов, тыкающим в него пальцами, вопя о том, что он продался им. Его взгляд и молил женщину о помощи, как ребёнок просит маму о решении своих проблем. Но в тоже время резко и грубо отталкивал, в страхе, что если она сделает это, он не сможет сдержать волну, разрушающую его рассудок.
"Что со мной... почему... зачем...", - даже мысленно он не мог сформировать вопросы.
- Что со мной? - наконец удалось еле слышно  просипеть ему.
А потом он вдруг заорал, громко, дико, первобытно, не в силах боле сдерживать всё напряжение в себе. В его крике, нет, даже оре, можно было услышать первобытную ярость и страх, и боль бесконечную боль. Которая так и пульсировала. Казалось его крику, не будет конца. Однако кончился воздух и в его легких, и он в истощении упал, с трудом сел, прислонился к стене и впал в прострацию.
Жрица невозмутимо разделывала на куски жирную курочку, пожертвовавшую своё упитанное тельце во спасение от голода существ более высокоорганизованных, чем она сама. Иногда поглядывала на мечущегося в припадке мужчину, равнодушно, отрешённо, ожидая, когда его, наконец, отпустит. Отщипнула румяную корочку с ножки, облизывая стекающий по пальцам прозрачный жир, наслаждаясь вкусом и наступившей тишиной.
- Иоганн... - она впервые назвала его имя, очень тихо, растягивая гласные на шэбердамский манер. - Иоганн!
Взгляд чёрных глаз впился в лицо монаха, казалось сама Тьма, вынырнула из них, потянулась тонкими нитями, маня, притягивая, властно и жёстко. Коснулась сознания, прорываясь сквозь пустоту в душе, разгоняя незримых демонов, разрывавших её на части.
- Ты слышишь меня, Иоганн... - голос не спрашивал, он звучал уверенно и спокойно, вливаясь в разум, наполняя чувством защищённости и безмятежности. - Ты слышишь меня...
- Иоанн, я Иоанн, - автоматически поправил её монах, его голос был каким-то вялым и отрешённым. Пустым.
"Я продался демонам за миску чечевичной похлёбки, и теперь расплачиваюсь за это. Что ж значит такова моя судьба. Ничего не поделать".
Мужчина, игнорируя всё и вся, просидел около получаса. Ни на что не было сил. Наконец немного придя в себя, он пролепетал всего одну фразу.
- Воды. Ледяной. Ключевой.
Скульпторы и фрески, больше уже не казались ему демонами, но смотреть на них ему было всё равно неприятно.
Жрица казалась какой-то далёкой и нематериальной. Он был зол на неё. Она предала его. Он ей помог, когда ей было плохо, и был готов к любой её реакцию. А она... она... она бросила его, когда была нужна ему больше всего.
"Предала как... как... ", - мысль неожиданно оборвалась, потерялась, забылась. И как он не пытался вспомнить какой-то далёкий образ, между ним и воспоминаем стояла непробиваемая стена.
Тиамат протянула мужчине кувшин с водой, тихий голос ожил, налился человеческой теплотой, мягким эхом отражаясь от стен:
- Ты напрасно коришь меня... - в интонациях не было обиды или недовольства. - Боги не смогут помочь тому, кто не ищет спасения, а я - всего лишь смертная. Я не знаю, отчего ты бежишь... Не знаю, чего боишься... Чем я могу помочь тебе? Ничем, пока ты не захочешь спастись сам. Хотя в этом случае может оказаться, что тебе вовсе не нужна чья-то помощь...
Иоанн с благодарностью принял кувшин с водой и сделал большой глоток, а потом ещё один. Вода обжигала и сводила зубы, такой она была ледяной. Казалось ещё полградуса, и это был бы лёд. Но она очищала и насыщала его жизнью и энергией. Возвращала ему его самого. Выпив полкувшина и насытившись водой, он остатками облил себя с ног до головы., что окончательно его взбодрило, и он взял с блюда грушу и стал увлечённо поедать её. Съев два или три фрукта, он опять откинулся на стену. Но сейчас было видно, что в нём стало больше умиротворения и спокойствия, хотя и тревога тоже проскальзывала.
И всё-таки несмотря ни на что он был истощён, и сильно. Встреть он сам себя, поставил бы диагноз: Одержим злыми духами. Необходимо изгнание..
- Как тебя зовут? Кто ты? - спросил он у неё заинтересованно. Раньше она для него была безличная жрица, женщина. Оппонент в теологической дискуссии. А сейчас стала интересна и как просто личность, живой человек. А не воплощение некой абстрактной сущности.

Отредактировано Иоанн де Ланжероль (25.07.09 23:28:19)

Когда они дошли до реки, и послушница всё объяснила, Иоанн жестом руки показал, что она больше ему не нужна. Девушка кивнула головой и отправилась по своим делам.
Иоанн же разделся и с радостным криком бросился в реку и стал там плескаться, плавать.
Он провёл в воде довольно долгое время, с редкими вылазками на берег.
Однако всяким радостям близится конец. Близилось время нахождения Светила в зените, а значит и воспевания гимнов и прочих песнопений. Однако перед их исполнением следовало тщательно подготовить себя к ним. Настроится на их верное исполнение. Догматы Ордена были, плоть от плоти, дух от духа ангелитскими, с небольшим налётом соляризма. Но обряды, ритуалы и другие аспекты внешнего проявления религии были полностью солнечными. Иначе бы Орден не признало бы высшее жречество, да и обычные жрецы тоже. На них и так смотрели с большой опаской, но они были необходимы.
Наконец пришло время гимнов и песнопений, и храмовый двор наполнили чуждые ему звуки, очень ярко дисгармонизириющие с ним, но монаху до этого не было никакого дела.
Он исполнял свои обязанности. Через два часа «месса» кончилась, и мужчина упал без сил.
Чуть отдохнув, он решил прогуляться по саду, а заодно и найти себе место для дневного сна. То, что это никак не сочетались с аскезой и постом, Ланжероля волновало очень мало. Он уже не был официально монахом, а значит, мог позволить себе вольности, ибо не был скован уставом Ордена. Найдя себе, идеальное место для сна он лёг и богатырски захрапел. Служба в армии вбила в него умение спать где угодно и как угодно, и в каких угодно условиях.. Проспал он так часов до восьми вечера . Проснувшись он отправился в храм.
Все девять жриц ближе к вечеру собрались в святилище. Часов для молитв в храме не было, как таковых: обращаться к богине можно в любой момент и в любом месте. Главное - искренность и вера, а выбор места и времени зависит от обстоятельств. Жрицы же собирались, чтобы обсудить дела, принять какие-то решения и просто немного отдохнуть.
Круг из девяти женщин в карминово-жёлтых сари молчал. Все дела были решены, не было необходимости что-то планировать.
- Омммммм... - низким гулом висело под арочным потолком пещеры.
Закрытые глаза, непроницаемо-спокойные лица... Руки сложены перед грудью жестом одновременно отталкивающим и приглашающим, так, как держит их древняя статуя Матери Воспоминаний...
- Омммм...
Слабое марево отблесков огня в светильниках возле стен и алтаря тщетно пытается отогнать от себя темноту, вязкую, почти материальную. Тьма поддаётся неохотно, медленно скользя вокруг жриц, выжидая что-то.
- Омммм...
Тихие голоса, безэмоциональные, мёртвые, звук, похожий на гонг, раз за разом колышет покрывало темноты, и та наполняется недовольством. Верховная жрица меняет положение кистей, дожидаясь, пока между ними не появится ощущение тепла. Давно отработанная техника... И между ладонями вспыхивает крохотная ослепительно-белая искра.
Войдя в храм,  Иоанн услышал странный звук, долгий, тягучий, вибрирующий. Отражающийся от стен и напоминающий колокольный звон в храмах, он так представлял за каждым новым  «ОМММММ», колокольный удар, так же разносящийся по храму.
Так же пещера, как и всегда, была наполнена кучей обычных звуков. Но ОМ перекрывал их все, завораживая сознание мужчины.
Не желая мешать женщине, служить своей богине, и мешать проводимым ею обрядам он прошёл в «их» комнату, сел по-турецки и стал «медитировать», распевая про себя гимны ночному Солнцу, которого нет, но оно всё равно есть. Это были тайные, орденские гимны, известные очень немногим и служащие для погружения в себя, а не для молитв Солнцу.
Искра расширялась, наполняясь сиянием, озаряя всё вокруг мягким холодным светом, рассыпая неверные тени по каменным ликам барельефов, и казалось, фигуры на стенах пришли в движение, огонь в светильниках вспыхнул ярче, стараясь дотянуться алыми языками до потолка, лёгкий сквозняк коснулся одежды и волос сидящих на полу женщин. Жрица оттолкнула сияющий шар от себя, и он повис в центре круга, словно размышляя, куда двинуться дальше.
- ОМММ...
Шар взорвался, волна света прокатилась по святилищу, на миг поглотив звуки, тьму, само святилище... И вокруг воцарилась пустота, только девять жриц неподвижно висели в Бесконечном Ничто, и - Свет... Круг Света, чистого, белого, заключённый между ними...
Женщины одновременно открыли глаза, опустили молитвенно сложенные руки. Иллюзия исчезла, святилище вновь погрузилось в сплетение теней и блики огня. Тиамат поднялась, следом за ней поднялись жрицы.
- Сегодня у нас получилось, - улыбнулась Жрица, потягиваясь, расправляя затёкшие мышцы спины и ног. - И надо бы повторить на побережье, а то там опять двудушники крутились, а на днях должен быть караван. Кто их знает, могут и напасть...
Неожиданно Иоаннов диалог с Солнцем внутри себя, что-то прервало. Что-то он ощутил на краю сознания, но это быстро исчезло и больше не появлялось. Но и монах больше уже не мог вернутся к той глубине погружения в себя. Такого открытого и искреннего диалога он он достигал всего пару раз, за всё время нахождения в Ордене и всегда Солнце верно отвечало на его вопросы. А сейчас вспышка помешала Иоанну услышать ответ, на самый важный для него вопрос: Является ли этот культ по настоящему богохульным и как относится к этой женщине. Всё что помнилось, это мягкое взирание на него, с какой-то непонятной улыбкой. Как отец может умилятся невинным шалостям своих детей, иногда даже поощряя их, в их играх. С бесконечной, всё понимающей мудростью, недостижимой и непонятной обычному смертному. Как и ребёнку недоступна мудрость взрослых, почему за одно ругают, а за другое хвалят.
- Переходы в храмах на материке удалось восстановить силами верных богине, - одна из жриц неуверенно покосилась на товарок, потом - на Тиамат. - Но... Не все...
- Мир создан не за единый миг, а его создавали могущественные боги, - отозвалась Тиамат. - Попробуем... Отсюда надо установить канал энергии и изготовить необходимые артефакты. Когда прислали весть?
- Птица прилетела сегодня после полудня.
- Отлично... Скоро в них отпадёт необходимость. Заодно выясню, что за туги там развелись и почему они считают, что обязаны душить людей в жертву богине. Праматерь недовольна этим. Даже она не считает, что вправе решать, кого лишить жизни, а кому - сохранить её. Любое действие меняет узор на полотне мира, а смерть - тем более. Пусть готовят артефакты.
Жрицы вереницей покинули святилище. Верховная долго вглядывалась в лик каменной статуи, размышляя, не слишком ли много на себя берёт, говоря от имени божества. "Нет, не слишком... Фанатизм недопустим. В любых своих проявлениях. В нём слишком мало от веры и слишком много от жажды власти... А прикрывать свои личные интересы именем веры - святотатство. Я не имею права позволять им позорить нашу веру."
Тиамат вышла в тёмный коридор. Глаза, одинаково привычные и к свету, и к тьме, различали малейшие детали там, где остальные двигались на память. День выдался удачным, и можно было отдохнуть... Да и гость требовал внимания. Тиамат любила сложные задачи. которые Праматерь то и дело ей подкидывала.
Иоанн же услышал как вошла женщина. Видеть в такой кромешной Тьме он пока не мог. Однако звук шагов, запах тела и духов, движение воздуха.
Однако после так грубо прерванной медитации он ещё до конца не отошёл и раздумывал, что мог означать тот взгляд Солнца. Результаты этой медитации ставили его в тупик, в большой тупик. Особенно, то что сегодня подобная глубина была достигнута гораздо легче, чем раньше. Не намного легче, но легче. Хотя мужчина ожидал абсолютно другого, что ему придётся буквально прорываться к Светлому Лику, через толпу искушений и демонов.

- По учению Ордена Великое Светило, есть символ эволюции души и духа, а всё что к этому не ведёт, есть богомерзкое занятие. Особенно для нас монахов, возлюбленных детей Великого Дарителя Жизни. Оно любит меня, заботится обо мне, ведёт меня, а я так предаю его, - в голосе монаха слышалась неподдельная боль. Плотское, служит плоти и не может служить развитию духа. Оно мешает ему, отвлекает от развития отражения Солнца в нас. От предначертанной нам миссии. - слова полились из Иоанна словно горная река, словно он исповедовался этой женщине, жрице чуждого ему культа. - Поэтому я предал его, предал свои клятвы, предал самого себя. Я монах, не мирянин, это мирянам разрешены плотские утехи, ибо слабы они духом. Но мы бойцы Великого Ордена, мы Избранные, - глаза мужчины горели огнём, и он чуть ли не бил себя в грудь, но голос был полон сомнений и боли. Если бы он посмотрел себя со стороны, то увидел, говорящую в нём гордыню, один из самых смертных грехов. Насколько ему было известно, в любой религии.
- А с чего ты взял, что ты - Избранный? - голос жрицы был так же тих и плавен, но чёрные глаза на секунду сверкнули жёлтым пламенем, словно отражая блики огня. - Кто сказал тебе, что плотские утехи, которые по сути своей есть символ сотворения мира и всего, что населяет его, - удел недостойных? И почему недостойным дозволено то, что недозволенно избранному? Продолжение рода - это привилегия, её заслужить надо, а если тебе отказано в праве продолжить свой род, то ты - не избранный, ты - отверженный! Именно так карают боги за отступничество. Ты уйдёшь из этого мира, ничего не оставив после себя. Ничего и никого. Само имя твоё утонет в песках Забвения. И ради того, чтоб сгинуть бесследно, ты решил стать монахом?!
- Они отвлекают от познания Духа, Бога, забирая себе энергию, которая могла бы быть использована для высших достижений человечества, расходуют на всяческие животные вещи, недостойные людей, - мягко и спокойно объяснял Иоанн женщине догматику Ордена. Жизнь человека в Духе, а не в плоти, не зря же нам был даден Разум, - продолжал свой рассказ монах. Мы избранные потому, что осознали это наши достижения в Духе, а в не плоти. Достижения плоти, удел тех, кто не смог убить в себе животное. Да ты права, плоть временна, дух вечен и именно он сливается с Богом, поэтому для наиболее полного слияния, Орден и выбрал путь развития только Духа, а смысл уделять внимание временной плоти, которой вскоре не станет?  - что ещё сказать жрице, не углубляясь в догматику Ордена, которая бы только увела их от основной темы, Иоанн не знал. Да и себе честно сказать, тоже не знал, из чего раздвоенность и проистекала, ибо больше его эти доводы на все 100% не убеждали. - Такова догматика и учение Ордена Великого Солнца, - напоследок сказал он и замолчал, ожидая ответа женщины.
- Вот именно, что догматика Ордена, а не Истина в последней инстанции. Позволь напомнить тебе, что убийство по догматике твоего Ордена - смертный грех. Но я что-то не припомню, чтобы кому-то в Ордене это мешало убивать иноверцев. Или иноверцы - не люди, и их убийство не считается? - Тиамат была просто поражена, сколь слепо можно верить явному противоречию догмы и реальному положению вещей. Человек напротив был настолько слеп, что не видел очевидного. И выдержанная и невозмутимая жрица неожиданно для себя самой вдруг взвилась, невольно повышая голос. - Осквернение храма - грех, но - храм чужого бога осквернить не только можно, но и должно, и это - проявление веры. Вы, все такие святые и праведные, убивали... да хоть моих единоверцев, не взирая, кто перед вами: мужчина, женщина, старик или ребёнок! Сколько крови на твоих руках, святоша?! Ты полагаешь, что отказавшись от женщин, ты замолишь загубленные тобой души?
Это оскорбление было для Иоанна как сильная пощёчина и она привела в его в жуткую ярость.
- Мы не занимались осквернением храма мёртвых религий, мы их просто не трогали. Наслаждаясь ими как произведением искусства. - Мы не дикари, которые уничтожают всё, что отлично от их понятий, не дикари. Не дикари, - ещё раз повторил он. До нас Солнце отражалось в людях по другому, так как оно само выбрало, какое мы имеем право судить это? Какое? - он тоже невольно повысил голос. - Мы уничтожали только тех кто осквернял Светлый Лик Солнца человеческими и другими жертвоприношениями. Кто видел в нём, в наш просвещенный век, всего лишь противного идола, которого надо ублажать жертвами, и желательно человеческими. А ещё лучше чтоб этими людьми были беременные женщины, младенцы, либо девственницы, ты понимаешь это? Причём, сама беременная женщина была не так уж нужна главное что в жертву приносится плод. Причём брали не просто беременных, а только на последнем месяце беременности, - Иоанн заплакал вспоминая картины из своего прошлого.
Когда они проезжали алтарей с лежащими на них кусками мяса, в которых мухи и черви откладывали свои яйца. Вспоминал эти ужасные обряды, которые они успевали прерывать, но как верующие всё равно стремились под жертвенный нож жреца-идолопоклонника. Или под любой другой нож, лишь бы умереть. Детей с оружием в руках защищающих право своих матерей, братьев, сестёр, быть заколотыми на алтаре. А совсем счастливые ещё и подвергались святому изнасилованию, во имя Солнца. Не обычному, девственность предназначалось Солнцу, а анальному. Монаха всего трясло от плача и воспоминаний.
- Да, на моих руках много крови, - произнёс он когда немного отошёл от истерики вызванной воспоминаний, - и много разрушенных капищ этих идолопоклонников. - Самое жуткое было видеть, как некоторые разумные народы, приносили в жертву не своих соплеменных, а похищенных и обращённых в рабство людей. -  Да, таких язычников и солнцепоклонников я убивал с наслаждением, не смотря кто они, старики, старухи, женщины или мужчины. Всех без разбора, кто был старше пятнадцати. Так как на пятнадцатилетие, чтобы стать полноправными членами общества, они должны были познать девушку-рабыню, и принести её в жертву. Причём чем дольше она мучилась и умоляла не убивать её, тем милостивее якобы было солнце к ним, - мужчину опять затрясла мелкая дрожь, - он даже забыл, что разговор шёл о развитии плоти, и он спрашивал, о смысле развития плоти в ущерб духу.
Жрица приподнялась с подушки, потянулась вперёд, так что лицо оказалось совсем близко и можно было разглядеть сквозь чёрную пелену жёлтые глаза рептилии с вертикальным зрачком.
- Десять лет назад, до того, как я покинула Шэбердам, неподалёку от столицы храмовники Ордена заперли двери в храме Праматери и подожгли его... - ярость, кипевшая только что, исчезла без следа, голос Тиамат сочился мёдом. И - ядом. - Вместе с теми, кто был в нём. Жрицы, послушницы, верующие... Женщины, мужчины, дети... Никому не позволили выйти. Да ещё и отгоняли пинками и мечами тех, кто пытался помочь несчастным. Пока отгоняли, убили ещё пяток человек, но кто вам считает?! А алтари Праматери никогда не оскверняла человеческая кровь... Ни одна мать не примет такую жертву. И не говори мне, что это не так! Тем не менее, храм был сожжён и разрушен. Я видела это. Я видела их лица, лица Избранных, Просветлённых Духом. Они смеялись... Чем вы лучше тех, кто приносил себя в жертву Солнцу? Тем, что называете себя Избранными?!
Женщина отстранилась, холодно и брезгливо глядя на монаха, и поднялась на ноги.
- Оставляю вас вашему лицемерному Ордену, Иоанн, и не смею более тратить время Избранного своим недостойным суесловием и необходимостью осквернять просветлённые глаза необходимостью созерцать мою временную греховную плоть, - Тиамат говорила спокойно и вежливо, даже подчёркнуто вежливо.
Иоанн молча смотрел в пол, в истории Ордена были и такие деяния. Особенно в провинциальных филиалах. Их потом судили, за подобные зверства. абсолютно ненужные пятнавшие репутацию самого Ордена. И то о чём рассказывала Тиамат могло быть деянием одного из таких вот филиалов.
Да и сам он недавно думал, почему он тут один, а не с отрядом инквизиторов. Он просто не знал, что ей сказать. Она была во многом права, Орден действительно в некоторых вещах был весьма лицемерен. Это знали все, но закрывали глаза и смотрели сквозь пальцы. Объясняя это борьбой со злом.
Иоанну такое не нравилось, но он тоже молчал, ради карьеры, удобной и бесконфликтной жизни.
Так что он был ничем не лучше против, что в конце концов и привело его к новому витку богоискательства, разочарованию в Ордене и уходу из него. Но говорить об этом этой женщине, было делом глупым и бесстыдным. Возможно в том храме и около него погибли её друзья и родные. Так что мужчина просто сидел и молчал не зная что делать.
Жрица покинула келью, медленно считая до ста, сбиваясь и начиная заново. Ей надо было успокоиться... И чем быстрее, тем лучше. Вспышка гнева могла иметь неприятные последствия. В последний раз, придя в ярость от не совсем приличного по её мнению высказывания капитана корабля о священном ритуале, Тиамат взмахом руки умудрилась поднять волну, да такую, что корабль крепко посадило на мель, а сари, испорченное морской водой, пришлось выкинуть.
Она вышла из храма, огляделась. Высокие скалы, жерло давно потухшего вулкана, кольцом окружавшие храм и его земли, тянулись в высь, цепляя острыми вершинами чистое белёсое небо. Одинокая птица парила над вершинами, ещё надеясь найти припозднившуюся добычу. "Наверное, голубя караулит, охальник", - подумала Тиамат, спускаясь по ступеням вниз и направляясь в сторону реки. Потребность в проточной воде сейчас стала острой необходимостью. Само упоминание храмовников казалось ей чем-то грязным и липким, Тиамат чувствовала себя так, будто вывалялась в яме с помоями или чем ещё похуже.
Шум водопада, хорошо различимый издали, сумерки, воцарившиеся под кронами яблонь и персиковых деревьев, отвлекли жрицу от мрачных воспоминаний. Наверное, поэтому она и ушла в храм Праматери... Ушла от лицемерия и жестокости. "Всё! Хватит. Жизнь прекрасна и удивительна".
Дойдя до водопада, Тиамат стянула с себя топ и шальвары, ёжась и попискивая, влезла в холодную воду и осторожно опустилась на каменистое ровное дно. Кожа быстро смирилась с переменой температуры, женщина откинулась на бортик и закрыла глаза, не позволяя себе думать о чём бы то ни было.

Тимат проснулась затемно, необычно рано даже для себя, недрогнувшей рукой вытащила из тёплых постелей двух жриц и погнала в хранилище. Артефакты, необыкновенной чистоты камни, вырезанные в форме черепов драконов, и посох Праматери, хранившийся здесь с основания храма, были извлечены из тайника и тщательно осмотрены. Не обнаружив никаких повреждений и дефектов, жрицы вынесли их из храма, после чего Тиамат позволила им пойти подремать ещё пару часиков. А сама начертила на земле круг, потом - древние как мир руны, проверила порядок написания и убедившись, что ничего не перепутала, положила артефакты в центр. Полностью отгородившись от внешнего мира, женщина двумя руками взяла посох, подняла вверх немного выше головы. Хрустальный шар на верхушке посоха, зажатый двумя стальными драконами, тускло засветился, ловя первый луч восходящего солнца. Тиамат ждала. Если она верно выбрала время и место, то посох Праматери должен сработать сам.
И он сработал. Тонкий, как волосок, лучик скользнул с вершины скалы напротив, преломился в прозрачном шаре, заполнив его сиянием, попал в плен. И Верховная Жрица бросила в гулкую пустоту двора заклинание, и всё вокруг замерло, настороженно прислушиваясь к шипящим словам древнего наречия. Формула была произнесена, острый конец посоха вонзился в землю между артефактами, и земля под ногами дрогнула, словно от боли. Шар заискрился крохотными молниями. стекающими вниз, к черепам, жадно впитывающих первый свет нового дня. Жрица вышла из круга и присела на ступени, ожидая, когда шар потухнет.
Вино дало монаху в голову сильнее, чем он думал, так что вскоре его, потянуло спать. Он этому сопротивлялся как мог, но видимо слишком сильно было сегодняшнее напряжение. Да и утром он спал достаточно мало. Что же касается монашеской аскезы и выносливости, он давно уже не выполнял многие упражнения повыщающие внутренний запас сил организма.
Всю ночь ему снились кошмары, с воспоминанием о прошлом. В одном из снов, это он убивал и наслаждался муками верующих в Праматерь. В другом жутком кошмаре, от которого он проснулся весь в холодном поту и с диким душераздирающим криком, именно он поклонялся Солнцу убивая и терзая бедных женщин. Вживую вырезая и выжигая на интимных частях их тел изображение Солнца, причём не обычное, а именно так как оно изображалось в Ордене и с надписью на тайном Орденском языке: Дух - всё. Плоть ничто. Кричал он так минут пять - шесть, а потом опять провалился в сон. Правда это уже скорее была тревожная и вязкая неглубокая полудрёма.
Прснулся мужчина уже днём, по его ощущениям где-то в час, весь разбитый и уставший ещё больше, чем вчера. Голова раскалывалась на множество частей, в горле было сухо, и неспособный толком двигатся. Весь в холодном поту и с крупной дрожью.
Однако он не чувствовал, что заболел, и относил это на громадное психическое перенапряжение и психическую усталость, которая копилась многие месяцы, а возможно и годы. Да и сны не были очень приятными, правда сейчас они превратились только в набор смутных картин.
На то чтоб хоть немного прийти в себя ему понадобился час. После этого он смог еле-еле встать и пойти в направлении реки.
Путь до реки мужчине дался нелегко, он шёл держась за стены, часто падая и опять вставая. Наконец за полчаса он преодолел вчерашний путь и вышел в фруктовый сад. Где ещё минут на пятнадцать свалился под ближайшим деревом наслаждаясь тенью и свежим воздухом. Наконец придя в себя Иоанн сделал последнее усилие и добрался до реки и стал умыватся. Тиамат он даже не заметил, весь посвятил себя умыванию и приведению в божеский вид.
Полдень остался далеко позади, жрица всё сидела и меланхолично смотрела на черепа, так же меланхолично взиравшие на неё из круга пустыми глазницами. Мимо прошёл гость, даже не удостоив её взглядом, и Тиамат не стала напоминать о себе, окончательно утвердившись в мнении, что храмовники - лицемеры, изуверы и снобы. И забыла про гостя. Шар едва светился, зато артефакты сияли как причудливые звёзды, рассыпая радужные блики по всему двору. Послушницы то и дело останавливались, любуясь несказанной красотой и отвлекая жрицу вопросами. Отвлекалась Тиамат охотно - ей надоело торчать на ступеньках как памятник самой себе, да и скучное это занятие, артефакты заряжать. Но оставить круг без присмотра она не могла, посох надо было извлечь в определённый момент, ни секундой раньше, ни секундой позже.
Умывшись Иоанн огляделся вокруг и увидел Тиамат сидящую в круге и разговаривающую с какой-то жрицей или послушницей, он так и не научился отличать их друг от друга. Его всего разрывало от вчерашнего, но правила вежливости никто не отменял. И это было хорошо, за ними можно укрытся, как за бронёй.
- Приветствую вас, глубокоуважаемая Верховная жрица Праматери Всего и Вся, - в глубоком поклоне склонился перед ней рыцарь.
Его всего трясло, правда от чего именно была эта дрожь, сказать было трудно. То ли от лихорадки и всё таки болезни, то ли от самой ситуации и факта обращения к этой женщине. Которая пережила столько горя, что он просто не знал как себя с ней вести и испытывал громадное желание спрятатся и убежать.
- И вам здравствовать, Иоанн. - Тиамат прервала разговор, обернувшись к гостю. Чёрные как безлунная ночь глаза были безмятежны, улыбка - почти искренней. - Вы неважно выглядите...
Монах и впрямь выглядел неважно. И сильно нервничал. Причин у него было несколько, жрица с удовольствием покопалась бы в них, будь у неё время и желание, но не было ни того, ни другого. Зачем лезть в душу ещё глубже? Ей уже удалось взбаламутить это застоявшееся болото иллюзий и самообмана, теперь следует подождать, пока осядет грязь. Он всё же гость...
- Как вы наблюдательны, - саркастически заметил бывщиий Орденец, - вот только здраствовать мне сегодня немного тяжеловато. Но лицезрение вашего преснайшего лика несомненно добавляет мне сил, - с таким же поклоном добавил он.
- Что за великолепное сияние, я имею честь лицезреть, - обратился святой палладин к ней с вопросом, - уже без всякого сарказма или иронии.
Оно его действительно заинтересовало, и весьма сильно. Иоанн завороженно наблюдал его, пожирая глазами, подобное он видел впервые.
Жрица уже приоткрыла было рот для того, чтоб вернуть монаху "шпильку", но передумала. Ответить тем же - значит, опуститься до его уровня, а Верховная Жрица не могла позволить себе такую роскошь.
- Это ритуал зарядки артефактов магической энергией. - И всё же не удержалась, добавила елейным тоном: - Как видите, для зарядки используется Солнце... Так что и мы, грешные, можем пользоваться святостью светила. И как видите, оно не отказывает нам в своей благосклонности.
"Потому что ему всё равно!" - добавила Тиамат про себя. - "Кланяется ему святой или грешник, оно одинаково глухо к любым мольбам".
Иоанн уже хотел ответить жрице, саркастически, зло, иронично. Но что-то его передёрнуло. Остановило.
"Я мужчина. Палладин. Избранный. Кем? Самим собой. Даже если всё остальное иллюзия. То это нет"
"Я долго рассуждал о Духе и о его развитии. А сейчас бегу от банальных страхов. Смешно. Истина непознаваема и каждый видит, свой Свет. Своё отражение Истины. Я вчера причинил ей боль. Я должен исправить это. Здесь и Сейчас. А потом... а потом будь, что будет"
Храмовник видел как жрицы пересекают это сяние, а значит оно не было опасно. А даже если и было, сейчас для него это не имело никакого значения. У него была цель и он должен был к ней прийти.
Из последних сил шатаясь и заваливаясь, собирая остатки воли в кулак, он подошёл к женщине.
Именно к женщине, такой слабой и нежной, но такой манящей. Не Тиамат, не к жрице. А просто к женщине.
Подойдя, гость храма мягко положил ей руки на плечи, и мягко, можно сказать нежно прошептал на ухо.
- Извини за вчерашнюю боль, я был виноват, - это признание отняло у него последние силы. С слишкм многим в себе пришлось сразится ради этого. Слишком многое преодолеть.
Жрица улыбнулась, мягко, немного грустно, глядя в глаза мужчине с бесконечной нежностью, как мать смотрит на своё неразумное, но всё равно любимое дитя, провела ладонью по его щеке:
- Забудь, - шепнула Тиамат. "Сын мой..." Голос стал гулким, глубоким, словно далёкий звон колокола, завибрировал низкими нотами. - Ты ведь тоже в чём-то был прав... Просто мы с тобой смотрим на разные стороны одной монеты, забывая, что их больше, гораздо больше.  

Отредактировано Иоанн де Ланжероль (28.07.09 22:55:43)

Логика жрицы была убийственной и Иоанн с улыбкой ей подчинился. Кусок мяса был вкусным, так что мужчина быстро им насытился, и заел его фруктами и опять запил водой. Приятная и непривычная тяжесть в животе привела его окончательно в порядок и глаза засветились жизнерадостностью, правда плохо заметной в темноте.
- Спасибо, всё было, очень вкусно, - поблагодарил он женщину за угощение.
Его к ней тянуло и весьма сильно, но в силу неопытности в таких вопросах, абсолютно этого не понимал, и, испытывая непонятное, дезориентирующее томление.
- Не за что, - мягко улыбнулась Тиамат. Светильники вспыхнули, разливая по келье тёплый свет огня, отгоняя тени и догорающий вечер. Жрица изящно вытянулась на подушках, похлопала ладонью рядом с собой. - А вот теперь вам следует отдохнуть... Немного... Если вы действительно больше ничего не хотите. А я покараулю, чтобы ваши демоны вас не беспокоили... Кстати, может, расскажете, что вы видели в своём кошмаре?
Иоанн лёг рядом со жрицей и растянулся на полу, задумчиво смотря на жрицу.
"Рассказывать или нет? Как она отнесётся к таким кошмарам? Не уйдёт ли как вчера?"
"Хотя, нет, надо рассказать, между нами и так много недоговорённостей, зачем прибавлять ещё одну? Тогда мы станем совсем чужими... а мне этого не хочется"
- Тиамат, - обратился к ней, беря её за руку, - ты точно хочешь знать их? Просто вспоминая то, что было вчера, я думаю, тебе будет неприятно их слушать, - задумчиво проговорил мужчина. А я не хочу, огорчить тебя ещё раз, - в эти слова он попытался вложить максимальную. Нежность, на которую был способен.
- Тебе нужно выговориться... - Женщина легко перешла на "ты", как само собой разумеющееся, чуть сжала ладонь Иоанна. - Здесь же нет исповедников, а иногда просто необходимо излить душу. Ты боишься своих демонов, Иоанн. Ты бежишь от них, отказываясь понять, что бежать бессмысленно, потому что твои демоны - в тебе самом, и куда бы ты не пошёл, ты несёшь с собой свои страхи... Лучше остановись и взгляни им в лицо. Может быть, тебе нечего бояться?
- Если бы это было так, - грустно произнёс бывший монах, - но это не так, совсем не так. Я боюсь выговариваться... боюсь за тебя... точнее я не совсем доверяю тебе, - с трудом признался Иоанн, - я не хочу тебя потерять, - при этих словах сильнее сжал её руку, - не хочу. Я боюсь потерять тебя, если признаюсь в них, - выдавил окончательное признание из себя мужчина.
На лице можно было прочитать весь спектр его волнений и сомнений, они так и мелькали на нём, сменяясь и возвращаясь вновь, а рука легонько дрожала
- Ты не можешь потерять меня... И вообще любого, кто хоть раз появлялся на твоём пути, они все останутся рядом с тобой хотя бы в прошлом, в твоей памяти, в твоём сердце. - Тиамат не стала настаивать. Захочет - расскажет сам, когда поймёт необходимость назвать свой страх по имени. Она наклонилась над ним, заглядывая в глаза, ища отражение демонов, но видела лишь своё собственное. - Они не могут пройти с тобой весь путь, ибо каждому предначертан свой, и каждую секунду, которую разделит с тобой тот, кто тебе дорог надо ценить...

Слова Тиамат немного успокоили, и он смог вернутся к первоначальным мыслям, о недопущении новых недоговорённостей - Я еду на лошади, во главе экспедиционного отряда Ордена, мы караем очередных еретиков и дикарей, осмелившихся приносить кровавые жертвы. Но неожиданно понимаю, что получаю удовольствие, не от несения Святой Истины, а от моря крови, смертей, унижающихся людей просящих помиловать их, от ощущения, что я властен, карать или миловать. А до Истины мне нет дела, никакого. И я хочу не только убивать и властвовать, но и делать, что-то ещё, с женщинами. И при мысли об этом у меня напрягается член. Я слушаю крики боли и мучений, как некую симфонию, и наслаждаюсь ей... понимаешь... наслаждаюсь болью и всевластьем, и еду, еду. И вдруг остаюсь один абсолютно один, и всё стихает. Абсолютная тишина. Стою на краю громадного обрыва, без конца и края. Это даже не обрыв. А настоящая бездна. Бездна Пустоты. Смотрю завороженный на всё это. Потом собирается туман, тёмный, чёрный, будто состоящий из кромешной тьмы, и складывается в моё лицо. Оно смотрит на меня, так пронзающе. Я молюсь Солнцу, ищу в себе, но внутри только пустота, бездна пустоты. Трясусь, готовый на всё что угодно, лишь бы сбежать от этого взгляда. Но бежать некуда. Я сам смотрю на себя. Продолжаю молить Солнце избавить от этой жути. Но всё бесполезно. Наконец голос внутри меня говорит, что можно избежать ужаса. Стоит лишь отказаться от Солнца и себя и впустить его в себя, и мы станем во главе мира. Не будет ничего, что не было бы мне не доступно, уже соглашаюсь, так как больше не могу терпеть взгляд, но тут просыпаюсь, не договорив вторую часть формы соглашения, - Иоанна всего затрясло от этого. Я наслаждался насилием... я... монах Святого Ордена... наслаждался чистым насилием... как какой-нибудь дикарь... - на этих словах мужчина заплакал от раздирающего унижения и презрения к себе.
Ничего нового он ей не сказал... Отрицание одной из сторон всегда заводило в такой тупик. Это Тиамат понимала. Она не понимала, почему люди так верят чужим словам, принимая их за истину и даже не пытаясь взглянуть на вещи трезво. А потом обнаруживают, что свет или тьма — что они там в себе не желают признавать? - никуда не делись, они всё также часть их личности, часть души, и то, что человек не верит в их существование, вовсе не мешает им существовать.
Жрица обняла монаха, коснулась губами его щеки:
- Нет, ты — не такой... Но это — часть тебя. И чем дольше ты отрицаешь это, тем более уродливую форму принимает эта часть... ты должен научиться управлять ей, как научился управлять светлой половиной, иначе скоро она будет управлять тобой...
- Но откуда она? Раньше её не было? Я таким никогда не был, даже в детстве... - удивлённо произнёс Иоанн. - Быстро прощал и забывал обиды, как меня учили мать и отец и как заповедовали Ангелы... Откуда это во мне? Откуда? - Иоанн в поисках тепла и защиты от самого себя сильнее прижался к жрице. - Во мне не может быть Тьмы, ведь я служил и молился Свету, он должен был высветлить Тьму и уничтожить её. Должен был... Солнце говорило со мной и то. что стоит за самим Великим Солнцем — тоже... - мужчина ещё сильнее прижался к женщине. Иоанн чувствовал направленные на них взоры скрытых во тьме статуй и фресок. Взоры были испытующими, пронзительными, как бы хотели проникнуть в самую сущность солнцепоклонника. А в раздающихся повсюду шумах и звуках ему чудилось сошествие многочисленных героев, изображённых не стенах. Они шелестели и шептали, словно призраки.
- Она всегда была. Дети — самые жестокие существа, ибо не ведают добра и зла. И — самые чистые... По той же причине. Сколько бы ты не взывал к Свету, он не сможет уничтожить в тебе Тьму, она — часть Света. И неважно, кому ты служишь... Я служу Тьме, но. как ты сам видел, и Свет мне не чужд. Просто я давно перестала отрицать тот факт, что во мне есть и то, и другое...
- А в чём заключается твоя тьма? - мягко спросил Иоанн, не отрицая слов жрицы, скорее, соглашаясь с ними. - я встречал тёмные культы, служащие Разрушению и Злу в чистом виде, знаком с культами, призывающими отвергнуть цивилизацию и вернуться к животному состоянию. Отказаться от любой индивидуальности и слиться с толпой в экстазе псевдоединства. Видел культы. проповедующие, что любой порядок есть зло и ограничение свободы. А значит надо привносить Анархию и Свободу, но ничего не разрушая. Какая у тебя Тьма? - снова, как бы в завершение речи, повторил он свой вопрос
- Это не Тьма… Это понимание Тьмы. Всё что ты назвал всего лишь понимание Тьмы. Всегда найдутся те, кто вольно или невольно искажают Истину. Тьма не злая и не добрая… Вернее её добро и зло – вне нашего понимания этих слов. Тьма это то, что неявленно, невоплощено в мир. В ней нет ни жестокости, ни милосердия, и в то же время есть и то и другое. Тьма – женское начало в сотворении. Было бы странно, если бы женщина не поклонялась Тьме.
Тиамат потянулась к бокалу с вином, пригубила терпко-пряную влагу.
Женское начало мироздания? Как это? – Иоанн упорно не понимал, или не хотел понять слов женщины. Цепляясь за определение сущностей, словно утопающий за соломинку. Его разум пока не мог переварить этого, Утопая в хаосе, постепенно всплывающем из глубин личности.
- Этого не может быть. Этого не может быть, потому что этого не может быть, Свет абсолютен, - мужчину постепенно охватывало безумие, и он, чувствуя это, искал защиты в чём угодно.
Жрица вздохнула и сокрушённо покачала головой:
-Зачем задавать вопросы, на которые не желаешь знать ответ? Ты не хочешь знать,  что Свет - не абсолютен. Твоё право. Но тогда откуда взялась ночь? Откуда взялась Тень? И если свет – добро, откуда взялось зло? Если Свет абсолютная сила, почему существует Тьма?
Свет из благости своей позволяет Тьме существовать, дабы она ярче показала все недостатки мироздания, нуждающиеся в благом исправлении, - рыцарь почувствовал, что закрепился за нечто более крепкое, чем соломинка. – Да Тьма указывает на ошибки и недостатки мироздания,  тем самым, служа Свету, - пафосно закончил речь Иоанн. В мозгу мужчины зарождалась, какая то мысль, но пока он был слишком напряжён, чтоб уловить и сформулировать её. То один, то другой блик факельного света, выхватывал очертания женщины лежащей рядом с ним.
- Тьма уже тысячи лет указывает на одни и те же недостатки, и что-то Свет всё никак их не исправит, заметила Тиамат, оторвавшись на секунду от бокала. Ты действительно веришь в то, что Абсолютный Свет, закрывает глаза на те же человеческие жертвоприношения, чтобы оправдать существование Тьмы?
Иоанну надоело спорить с женщиной, этот спор мог стать вечным, да и сил у него уже не оставалось. Всё что он сейчас хотел, это заново почувствовать негу и спать.
- Высветление Тьмы процесс долгий, ибо человек по свободной волне должен прийти к этому, но сейчас это не важно, - решил закончить дискуссию Иоанн, мы такие, какие есть и этого не нам изменить, - говорил он уже нежно перебирая волосы Тиамат.
Мужчина поражался их мягкости и шелковистости, они переливались под его рукой, как река, то сходясь, то, снова расходясь, это было по настоящему волшебное ощущение.
- Ты противоречишь сам себе… Если нас не изменить, зачем тогда высветлять Тьму? – Жрица полулежала, облокотившись на локоть, и насмешливо улыбалась. – И если тебя не изменить, то, что ты пошёл искать? Почему отказываешься принять демонов как должное?
Мужчина молчал, продолжая наслаждаться волосами жрицы, ему было, не до теоретических споров, все, что он сейчас хотел, это снова разделить с ней ощущение единства. А слова только разделяли их, внося непонимание, позиций друг друга.
- Возможно, и противоречу, - мягко ответил Иоанн, - но и это неважно. Я не хочу сейчас с тобой спорить, - произнёс он, выпуская копну волос, и нежно проводя двумя пальцами по щеке.
- В споре рождается Истина, - упрямо продолжила Тиамат. – Или ты всё-таки решил принять своих демонов?
Она наклонилась над Иоанном, заглянула в глаза, по-прежнему улыбаясь лукаво, и немного рассеяно.
- Что-то непохоже… Но ты прав, этот спор бессмыслица, пока ты отказываешься допустить, что догматика Ордена не есть Истина.
-Я вчера отрёкся от Ордена и его догматов – произнёс Иоанн погружаясь в глаза женщины стремясь в них что-то узреть. Что? Он и сам не знал, но глубина чёрных глаз, засасывала словно водоворот корабль.
- Но многие его догматы, часть меня, и я кожей ощущаю, их верность, - проговорил монах, сопротивляясь водовороту глаз.
А свет факелов постепенно слабел, погружая солнцепоклонника и жрицу Тьмы в темноту.
«Он ведь так никогда не заткнётся, и будет нести эту ахинею об абсолютности Света», - мелькнуло в голове Тиамат. Недолго думая жрица воспользовалась самым простым и доступным ей способом заставить мужчину замолчать. Она наклонилась, ещё ниже, и осторожно, едва ощутимо коснулась губами его губ.
Иоанн был ошеломлён, нет даже больше, чем ошеломлён. Такого с ним никто ещё никогда не проделывал, так что он застыл в недоумении. Молчать это и вправду его заставило. Однако непонятно откуда взявшиеся инстинкты, может из книг, театральных представлений, или может солдатских шуточек, сработали против его воли, минуя сознание. Он крепче прижался к девушке, а её губы к своим. Ощущая вкус её полураскрытых губ, отдающей недавно выпитым вином, фруктами и мясом. Волна странных, сменяющих друга ощущений и чувств, полностью затопила его рассудок и он страстно впился в жрицу, не осознавая, что делает, ведомый древними инстинктами.

Отредактировано Иоанн де Ланжероль (01.08.09 20:26:53)