(начало)

Солнце давно уже перевалило за полдень и медленно сползало к западному краю горизонта, играя лучами на черепичных крышах зданий. Но в раскаленном и душном воздухе наконец-то повеяло прохладой, и редкие прохожие оживились, когда долгожданная свежесть коснулась их усталых мокрых лиц. По небу поплыли темные кучевые облака, обещая дождь; ветер усилился и, налетая резкими порывами, гнал по улицам песок и мусор.
Сетуя на изменчивость погоды, торговцы закрывали лавки, собирались по три-четыре человека и шли в таверну на противоположной стороне рыночной площади. Опасаясь дождя, народ спешно разбредался по домам, и будто опустел Аккад…
В распахнутую дверь лавки выглянул невысокий толстый человечек с острыми, лукавыми черными глазками. На нем были коньячного цвета шаровары, рубаха и длинный парчовый халат, а на голове у него красовалась вышитая шапочка, с которой свисали две нитки крупного жемчуга. Поглядев в обе стороны пыльной улицы, он огорченно прищелкнул языком и поманил к себе тощего угрюмого подростка, который прохаживался перед лавкой, разглядывая катившийся ему под ноги сор.
- Не будет сегодня торговли, - вздохнул толстяк, неодобрительно поглядывая на мальчишку. – Заходи уж…
Для своих лет (ему было почти тринадцать) паренек был довольно рослым, но худым, с физиономией смуглой и подвижной, проворный и ловкий, завзятый балагур и враль. Каждый день он в своих неизменных желтых штанах и белой, расшитой зелеными лентами рубахе вставал у дверей лавки и кричал во все горло, расхваливая свой товар и зазывая прохожих внутрь. А там их уже поджидал старый Хазард, который бы и саму Смерть уговорил купить у него шелк на саван, вздумай она зайти в лавку.
Оглянувшись на пустынную улицу, Авдий пожал плечами и шагнул в тесное полутемное помещение – ввиду отсутствия покупателей хозяин распорядился погасить часть свечей, оставив свет лишь у входа и около круглого, выложенного перламутром стола.
- Садись, - проговорил торговец, указав парнишке на прикрытую тканью лавку. Перед ним на столе стояли пузатый медный чайник и два маленьких кувшина из прозрачного стекла. Хазард собственноручно наполнил ормуды и поднял один, чтобы оценить его содержимое на просвет. Чай - прозрачный, янтарного цвета с малиновым отливом - был превосходен.
- Пей.
Зазывала подозрительно зыркнул из-под кудрявой челки на старика, но потом все-таки протянул руку к блюду с колотым сахаром. Некоторое время они пили, не говоря ни слова, и от нечего делать Авдий рассматривал уставленный склянками прилавок.
- Что за люди… - ворчал Хазард, потягивая ароматный напиток. – Чуть небо потемнеет, разбегаются по домам, окна запирают, двери. Ведь не сахарные же, не растают… 
Вдалеке громыхнуло, и торговец умолк, прислушиваясь.
- Ты бы, дружок, дверь поплотнее прикрыл, что ли… - проговорил он минуту спустя, наливая себе еще чаю. Авдий молча поднялся и подошел к двери.  Навстречу ему высунулась взлохмаченная голова мальчишки.
- Хозяин тут? – спросил он неожиданно сиплым голосом.
- Где ж ему быть? Со вчерашнего дня здесь, не ест, не спит, товар считает… - отозвался Хазард и поставил ормуд на стол. – Чего тебе?
- Хозяйка велела курей взять, - сообщил тот, заходя внутрь, и громко шмыгнул носом.
- Каких курей?
- А я знаю? Сказала, плов будет варить, а курей нет.
Перехватив изумленный взгляд старика, Авдий незаметно пожал плечами: дурачок, мол, парень, что с него взять? Да и заблудился, поди.
- Ткани у нас. И приправы всякие. Хозяйке твоей приправы не нужны? Для плова. Вот, погляди: зира есть, шафран, куркума…
Взяв мальчишку за руку, зазывала подвел его к прилавку. Тот помотал головой:
- У меня и денег нет…
- Чего ж ты тогда пришел?! – разозлился Хазард.
- Так за курями же…
Этот простодушный ответ заставил торговца побагроветь и схватиться за сердце. 
- Боги… боги… умираю! – простонал старик; он хотел встать, но сумел только приподняться и снова тяжело осел на скамью, глядя на мальчишку с нескрываемым ужасом. А тот так и остался стоять с раскрытым ртом, не понимая возникшей вокруг суеты.
В это время боковая дверь распахнулась, и в комнату вошел еще один человек. Увидев его, Авдий низко поклонился, и даже Хазард перестал охать и грузно встал, едва не уронив скамью.
- Который час? – осведомился Шамаш, подходя к столу и окидывая взглядом расставленные на нем вазочки с медовым печеньем, белой и коричневой нугой, пахлавой и фруктовым лукумом. 
- Скоро четыре, - проговорил Хазард, деловито оттеснив Авдия в сторону, а сам вышел вперед. Его маневр не остался незамеченным. Глядя поверх головы управляющего, хозяин обратился к Авдию с вопросом:
- Лавка уже закрыта?
- Н-нет.
- Тогда ступай обратно и продолжай работать.
Молодой человек опустил голову, чтобы скрыть выступивший на скулах злой румянец. Пробормотав извинения, он стремительно выскользнул за порог. Очень скоро с улицы донесся его веселый громкий голос, призывавший прохожих заглянуть в лавку.
- Бархат, кружево, шелк и атлас! Самые лучшие, только у нас!
Хазард посмотрел на дубовую, обитую железными полосами дверь и усмехнулся.
- Старается парень, - заметил толстяк и тут же прикрикнул, обращаясь к застывшему у прилавка взъерошенному мальчишке: - Ты еще тут? Пшел вон!
Но его остановил Шамаш, признавший в чумазом мальчугане слугу из своего дома. Продолжая хмуро коситься на замолчавшего старика управляющего, Пири рассказал хозяину о поручении, которое дала ему Шенирда.
- Сказала, одной маловато будет, а трех как раз хватит.
Азхи-Музар бросил на соседний стол кипу исписанных неровным почерком листов, вздохнул и ответил:
- Сядь здесь и подожди меня. Ты корзину взял?
- Дали! – гордо сообщил Пири.
- И где она?
- У двери оставил, на улице.
- Добро хозяйское разбазаривать вздумал?! – Хазард, бывший свидетелем этого разговора, не сдержался и отвесил посланцу подзатыльник. Тот обиженно ойкнул и тихо захлюпал носом.
- Да кому нужно такое старье? – пробормотал он, выскочил за дверь и тут же вернулся, прижимая корзину к груди: - Вот она, целехонькая!
Шамаш опустился на скамью, провел ладонью по лицу – даже неяркий свет резал глаза, под веки словно насыпали песку. Весь день и минувшую ночь он провел в лавке; пока Хазард обслуживал покупателей, Шамаш пересчитывал тюки с тканями и проверял запасы специй и благовоний, вскрывая хранившиеся  внизу ящики.
- Останешься здесь, - повторил он негромко, - Хазард нальет тебе чаю. Я буду наверху.
Заключительные слова были адресованы управляющему. Отвесив почтительный поклон хозяйской спине, тот надвинулся на мальчонку животом, подталкивая к лавке, и сунул ему под нос вазочку с пахлавой.
В это мгновение дверь снова распахнулась, пропуская внутрь странную пару: на мужчине были потертые штаны и простая белая рубаха, поверх которой был надет металлический нагрудник, какой обычно носят городские стражники. На голове у него покоилась шляпа с широкими полями, тоже изрядно потертая, на плече висел большой мешок, как определил эту вещь торговец. Похоже, посетитель проводит большую часть жизни в странствиях, и тем более странно, что он решил заглянуть в подобное заведение…
Его спутница выглядела куда менее экстравагантно и все же притягивала к себе взгляд. Невысокого роста, да и фигуристой ее назвать язык не поворачивается (сам-то Хазард любил, чтобы женщина была в теле), черты лица какие-то востренькие, но гибкая, как лоза – это он сразу увидел. Волосы хороши – длинные, густые, - и заплетены небрежно, на руках браслеты переливаются…
Прервав поток его мыслей, посетительница вдруг наморщила нос и громко чихнула.
- Добро пожаловать, госпожа, заходите, заходите… - зачастил торговец; с ловкостью, удивительной для такого тучного человека, он выхватил свечу из ближайшего к нему медного подсвечника, освещая путь гостям.
- Присаживайтесь, в ногах правды нет… Отведайте чаю – черный, байховый, - рассыпаясь в похвалах приготовленному собственноручно (по его словам) напитку, Хазард порхал по тесному помещению, как необыкновенно раскормленный мотылек, продолжая зажигать свечи, пока лавка не озарилась мягким мерцающим светом.
- Бархат! Тафта! – надрывался на улице Авдий.
- У нас вы найдете превосходные ткани, мессир, - заметил старик, обращаясь к гостю; он успел принести чистые ормуды, и теперь наполнял их прозрачным напитком красноватого цвета. – И ароматные масла для госпожи… Может быть, лилия? Или левкой - чудесный розово-лиловый цветок, который распускается лишь по ночам?
Хазард сделал паузу, подкрепился чаем и выжидающе посмотрел на посетителей.

Отредактировано Шамаш (23.07.12 10:32:11)

Поняв, что о нем забыли, Пири осторожно взял обеими руками вазочку с остатками пахлавы и забился с ней в темный угол, глядя оттуда круглыми от восхищения глазами на покупательницу. Та прохаживалась вдоль стены, которую озаряли четыре  позеленевших от времени медных светильника и наконец остановилась возле прилавка. Наклонившись вперед и закрыв нижнюю часть лица рукавом, она рассеянно пробегала глазами по надписям на табличках. «Грамотная, небось…» - с завистью подумал Пири, засовывая в рот большой кусок пахлавы. Поверхность деревянного прилавка была уставлена кувшинчиками и флаконами, прозрачными или покрытыми затейливой росписью с  изображением растений, волн, диковинных животных и птиц, сплетающихся шеями или хвостами. В свои прошлые посещения лавки, оставаясь один, Пири подолгу рассматривал оскаленные львиные пасти, которыми были увенчаны некоторые сосуды. Однажды он даже осмелился взять один, но был застигнут врасплох возвратившимся с улицы Авдием, испугался и уронил раскрашенный арибалл на пол. Узнав об этом, хозяин выпорол Пири палкой и строго-настрого запретил ему подходить к прилавку ближе, чем на пять шагов.
Вспомнив о хозяине, мальчишка поспешно набил рот остатками пахлавы и огляделся. Шамаш сидел за дальним столом и писал, низко склонившись над бумагами, откладывая перо только затем, чтобы снять нагар со свечи. Осветив помещение, управляющий позаботился о том, чтобы лицо и фигура сидящего на скамье мужчины оставались в тени. Шамаш как раз собирался уходить, когда в лавку вошли эти двое и остался сидеть на месте, рассудив, что теперь выйти за дверь было бы невежливо.
Заглядывая в лежащий перед ним листок, он скрупулезно переписывал из него цифры и невольно прислушивался к спокойному журчанию голоса старого Хазарда.
- Конечно, мессир многое повидал и знает толк в специях… И поэтому я не стану рассказывать ему о гвоздике, кардамоне, ванили или мускатном орехе, - с тонкой улыбкой говорил управляющий, как будто перечисленные им специи не ценились на просторах империи на вес золота. – Но слышал ли он о корне калгана – настоящей драгоценности, доставляемой с острова Таосса? Требуются недюжинная смелость и ловкость, чтобы добыть этот корень там, где самый воздух пропитан ядовитыми испарениями…
Взяв с прилавка стеклянный сосуд шарообразной формы, заполненный на две трети морщинистыми сушеными палочками красно-коричневого цвета, он протянул его путешественнику. 
- А в этом пузырьке хранится секрет лучшей в мире колбасы из баранины, которую готовят в Аккаде… - в руках у Хазарда появился плотно закупоренный фиал из бледно-розового стекла, в котором с глухим шорохом пересыпались зубчатые желто-коричневые семена. Вернув пузырек на место, он тут же схватил другой, снял с него крышку и помахал ею перед собой. В воздухе разлился едкий запах лука и чеснока с яркими нотами последнего.
- Запах ужасный, не правда ли? Но если прожарить этот порошок на масле и добавить к мясу, клянусь, вы проглотите свою порцию вместе с тарелкой!

Хазард слушал гостя, улыбаясь, и медленно потирал подбородок короткими толстыми пальцами, унизанными тяжелыми золотыми перстнями с разноцветными камнями.  Он бы многое мог порассказать ему о том, как здесь добывают пряности, и о подвигах бесстрашных купцов. Дорога специй – сухопутная часть древнейшего торгового тракта, связывавшего Аккад с остальными провинциями. По этому пути в столицу доставлялись не только специи и благовония с островов, но также ткани и ценные породы дерева. Здесь, в столице, пряности ценились достаточно дорого, так что цена на некоторые виды специй достигала четырех полновесных золотых монет за унцию.  А сосуд с сушеным калганом, который Хазард показывал гостю, стоил не меньше шестнадцати таких монет - слишком велик был риск нападения хищных растений на путешественников на Таоссе, и рядом с ним все  остальное казалось просто пустяком. Но из года в год находились смельчаки, готовые пожертвовать всем, даже жизнью, и отправиться в путешествие, благополучный исход которого сулил им немалую прибыль.
- Наш брат торговец не больно-то разговорчив… - ответил старик и громко щелкнул пальцами. – Если конечно, речь не заходит о делах.
Дверь справа приоткрылась, и из нее выплыла молодая сдобненькая служаночка. Она двигалась легко и плавно, балансируя подносом на голове, на котором стояли изящный серебряный чайник и пиалы со сладостями, вялеными фруктами и орехами. Обогнув стоявшую у прилавка посетительницу, девушка подошла к столу и, сняв с головы поднос, заново наполнила ормуды чаем. Потом так быстро и ловко собрала грязную посуду и расставила перед мужчинами фарфоровые пиалы, что управляющий невольно засмотрелся и не сразу уразумел, о чем его спрашивает молчавшая до сих пор гостья.
- Гм… - Хазард задумчиво почесал переносицу. – Кое-какие масла у нас, конечно, имеются… А вам, значит, надобно, чтоб горело хорошо… Говорите, никакого примечательного запаха у этого маслица нет? И огонь не чадит… кхм…
Он рывком поднял свое тело со скамьи и зашел за прилавок. Продолжая кряхтеть и бормотать, старик вытащил обмотанный чистой тряпицей глиняный сосуд и водрузил его на стол. Потом сломал печать, закупоривавшую сосуд, и шумно втянул носом воздух.
- Вот оно! - торговец хитро прищурился, глядя на девушку. – Товар наивысшего качества, вы такого нигде не найдете, это я вам говорю.
Хазард бережно обернул горлышко кувшина тканью и приладил обратно печать.
- У Кривса с соседней улицы имеется похожее, но разве можно сравнить алмаз и уголь? И между нами говоря, маслице-то у него попахивает…
Слова легко слетали у него с языка, и можно было только диву даваться, как этот тучный пожилой человечек умудряется так расхваливать товар, о котором раньше имел лишь самое смутное представление. И не сказать, чтобы это масло пользовалось большим спросом, но зачем покупательнице об этом знать? Кривс запросил бы за него десять серебряных монет, никак не меньше, и это при том, что масло у него не белое, а грязно-желтое, да к тому же воняет изрядно. 
- Любят его местные знахарки, во всякие мази добавляют – раны лечат, ожоги…
Оседлав любимого конька, Хазард понесся вскачь; когда речь заходила о деле, из торговца не нужно было вытягивать информацию – она лилась мощным потоком.
Дверь лавки распахнулась, на ее пороге появилась еще одна посетительница. Изящно приподняв подол красной юбки, она шагнула в длинную полосу света, которая тянулась от двери к прилавку.  В руках у нее была корзина, прикрытая платком. Со своего места Шамаш видел, как девушка мягкой, почти кошачьей поступью прошла на середину лавки, разглядывая плошки и сосуды со специями. Он узнал ее – это была Майя Салони, хозяйка кондитерской лавки. За короткое время заведение Салони стало излюбленным местом встреч местных аристократок. Даже его собственные дети обожали «Лавку чудес»; они особенно любили шоколадно-имбирное печенье и слоеные трубочки с клубничным кремом.
Хазард продолжал разливаться соловьем; сложив вчетверо кусок исписанного пергамента, Шамаш поднялся на ноги, незаметно обошел девушку со спины и слегка коснулся пальцами ее плеча. Она вздрогнула и немедленно обернулась.
- Я не хотел вас напугать, - произнес мужчина и приложил правую руку к груди, как бы прося у гостьи прощения. Но девушка так заразительно улыбалась, что невозможно было не ответить на эту улыбку. И аккадец тоже улыбнулся.
- Как здоровье ходжам? – спросил он, имея в виду бабушку Салони, и, забрав у Майи листок, пробежал строчки глазами: гвоздика, розмарин, вербена, бергамот, фиалковый корень, кервель…

Авдий без раздумий отдал девушке факел и отступил в изумлении – он никак не мог ожидать подобного от этой хрупкой изящной девушки: та поудобней перехватила горящую палку и принялась с увлечением вращать ею, только загудел стремительно рассекаемый воздух… Танцовщица закружилась на месте, легкая ткань платья льнула к ее ногам, отблески красного света струились по темным волосам, перевитым шелковой лентой, и вся она была – точно объятая пламенем диковинная бабочка. Редкие прохожие замедляли шаг, а кое-кто останавливался, чтобы поглазеть на разворачивающееся у дверей лавки представление. На лицах зевак, собравшихся по краям улицы или выглядывавших из окон, было написано удивление и восхищение.
Покружившись еще несколько мгновений, девушка остановилась так же внезапно, как и  начала. Ее карие глаза сверкали, лицо раскраснелось от жара, волосы растрепались…  «Красивая какая…» - успел подумать мальчишка, забирая из рук покупательницы догорающий факел. Эта мысль обожгла его; сердце неистово колотилось в груди и, чтобы скрыть смущение, Авдий в отчаянии уставился на тлеющий комок пакли.  Пламя на ней взвивалось вверх и опять опадало, покуда не погасло совсем.
Чуть поодаль от них стоял пузатый Хазард и, уперев руки в бока, одобрительно кивал, отчего жемчужины на его шапочке мерно раскачивались, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Его круглое плутоватое лицо светилось от удовольствия, а во взглядах, которые он то и дело бросал на начавших разбредаться прохожих, читалось: так-то, знай наших! Старый Хазард абы что не подсунет, его слово верное! Отдышавшись, покупательница сунула факел обратно в руки Авдию и повернулась к торговцу. Тот по-птичьи склонил  голову набок, обхватил свое объемистое чрево руками и заговорил, лукаво поблескивая маленькими черными глазками:
- Восемь серебряных денариев за кувшин, меньше взять никак не могу.  Вижу, для дела маслице-то берете, поэтому и отдаю почти что задаром, себе в убыток…   

А тем временем в лавке Шамаш взял со стола кусок пергамента и еще раз пробежал глазами написанное. Он сверялся со списком, поминутно заглядывая в корзину. Затем кивнул самому себе, обмакнул перо в чернила и дважды подчеркнул слова «мускатный цвет», а ниже нацарапал количество фиалов и пучков трав и записал общую сумму.
На замечание покупательницы Шамаш сразу поднял голову и посмотрел вслед уходившему толстяку. Выходец из отдаленной валджарии, Хазард начинал, как и многие уважаемые ныне торговцы – уличным зазывалой, добивался всего горлом и оттого казался крикливым, напористым и шумным. Человек он был рассудительный, услужливый и ловкий и начинал, когда ему уже сравнялось двадцать; зато и спрос с него был не в пример  остальным. Шамаш часто видел его в лавке своего отца; и в те времена, не имея еще внушительного брюшка и жирных складок на загривке, Хазард похохатывал, как толстяк.
- Вы считаете его поведение недостаточно солидным? – мужчина отвернулся, чтобы снять с полки разноцветные льняные мешочки, наполненные пряными травами, цветами и семенами. По давно сложившейся традиции изготовлением саше в их семье занимались старшая невестка и свекровь.
- Хазард мне предан. А преданность – бесценна. Кроме того, он уже старик, - сухо произнес торговец, раскладывая на прилавке мешочки с травами. Для удобства покупателей (и продавца)  саше были разного цвета: розовый - с лепестками гвоздики и розы, сухой молотой апельсиновой цедрой и цветками качима, предназначался  для тех, кто желал привлечь в свою жизнь любовь и семейное благополучие. Белый, наполненный солью, семенами льна, укропа и тмина, защищал своего владельца от дурного глаза, а зеленый, со смесью из трех частей пачули, двух – семян гвоздики и одной – корицы приманивал  богатство и помогал наполнить сундуки золотом, серебром и прочим добром. Но были здесь и совсем несложные смеси, обладавшие более выраженным запахом, например,  роза, лаванда и лимон или гвоздика, мята, лаванда и розмарин. Их использовали, чтобы освежить воздух в помещении или придать одежде едва уловимый аромат цветов и трав.
- Давайте посчитаем… - ответил Шамаш, протягивая девушке документ. - По четыре денария за руту и шалфей, пять за вербену и три за фиалковый корень. Фенхель подорожал, со вчерашнего дня одна унция стоит две серебряные монеты. Затем еще десять за гвоздику и кервель, пятнадцать за кувшин бергамотового масла, особая цена, только для ходжам. Розмарин и шафран отдаю за шесть денариев, а можжевельник… можжевельник обойдется вам в четыре с половиной асса. Итого: шестьдесят семь денариев и четыре с половиной асса…  конечно, если не захотите выбрать что-нибудь еще.

Пожилой шебердамец  ждал, расправив плечи и сжимая в руке кувшин. У него загорелись глаза, когда покупательница  сняла с пояса матерчатый кошель, и, не теряя времени, он подставил сложенную ковшиком ладонь. Сощурился, пересчитывая монеты, потом зажал их в кулак и отдал девушке масло.
- Рад был услужить вам, моя госпожа… - торговец поклонился, пряча серебро в кармане шаровар. – Заходите еще, у нас есть прекрасные ткани, и духи, и ароматные масла для вас…
Громко хлопнула тяжелая дубовая дверь, успев впустить в душное полутемное помещение запахи улицы и шум дождя.
Внезапно ссутулившись и опустив глаза, Майя быстро сложила оставшиеся мешочки в корзину, как будто боясь встретиться взглядом с хозяином лавки. Глядя поверх ее головы, Шамаш увидел, что дождь, который, казалось, немного поутих, полил с новой силой. Словно в единый миг разверзлись хляби небесные, низвергая на землю потоки воды, смывая сор с улиц и мостовых и барабаня по крышам домов и кронам деревьев. И ни малейшего просвета в темной завесе туч.   
Проводив покупателей, Хазард запер за ними дверь и оглянулся, ища глазами Авдия. Дверь в кладовку была приоткрыта, под ней виднелась полоска света. Старик подошел ближе, повернул ручку и заглянул в комнату. На полу в кривом медном подсвечнике горела, вспыхивая и оплывая, тусклая сальная свеча. Рядом, обхватив себя руками за плечи и прижавшись спиной к тюкам с шерстью, спал зазывала. Управляющий хмуро сдвинул брови, собираясь разбудить лентяя грозным окриком, но в последнюю минуту передумал, забрал свечу и вышел, бесшумно прикрыв за собою дверь. Поставив светильник на край прилавка, Хазард провел рукой по лицу, что-то невнятно промычал себе под нос и  отправился на поиски гасильника.
Отыскав пропажу, старик так обрадовался, что Шамаш не смог удержаться от улыбки. Бормоча и качая головой, Хазард побрел вдоль стены, ловко накрывая чадящие свечи медным колпачком на длинной изогнутой ручке. Его путь лежал мимо скамьи, на которой устроился  Пири – тот, окончательно проснувшись,  хмуро водил грязным пальцем по дну маленькой стеклянной вазочки, надеясь отыскать прилипшие к нему крошки пахлавы.
- Вы, должно быть, очень дурного мнения обо мне, госпожа, если думаете, что я позволю вам уйти отсюда в такую непогоду, - ответил мужчина и закрыл чернильницу.
Обойдя прилавок, он без лишних слов забрал у девушки тяжелую корзину.
- Снимите плащ. Сядьте… Похоже, это надолго, - сказал Шамаш, имея в виду дождь, который лил, не усиливаясь, но и не затихая. – Хотите чаю?
Едва он успел произнести эти слова, как в дверях показалась давешняя служанка с подносом. Улыбнувшись хозяину и гостье, она принялась расставлять на столе пиалы с медом, джемом и мягким грильяжем, блюда с пахлавой и коричневой нугой. Наполнив ормуды чаем, Лила – так ее звали, - так же быстро удалилась, по широкой дуге обходя заспешившего ей навстречу Хазарда.
Прикрыв глаза, аккадец взял ломтик пахлавы с блюда и отправил лакомство в рот. В другое время однообразный стук дождевых капель по крыше показался бы ему умиротворяющим, но сегодня этот звук навевал  на него почти звериную тоску… Он вспомнил о записке, которую послал утром жене, собираясь возвратиться домой еще до полудня, и, ощутив внезапную горечь во рту, одним глотком осушил наполненный до краев стеклянный кувшинчик.